Об оскорблении чувств верующих
Итак, читаем очень внимательно. Часть 1 ст. 148 – «Публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих». Закон подлежит буквальному и формальному толкованию в соответствии с правилами и нормами русского языка. Потому первый вопрос, который законодатель (не впервые, впрочем) поставил перед учеными и правоприменителями: что понимать под «публичными действиями»? Сколько лиц должно наблюдать совершаемые действия, дабы деяние было признано совершенным публично? Два? Более? Два и более? И все ли эти лица должны быть «верующими»? Или только некоторые из них? В таком случае – сколько должно быть «верующих» (вряд ли один, поскольку в диспозиции слово употреблено во множественном числе)?
Российское законодательство не содержит чёткого единого определения публичности, она понимается по-разному в каждой отрасли права. И, если говорить об уголовном праве, то совершение деяния публично является обязательным признаком во многих составах, например, в ст. 205.2, 280, 280.1, и иных. Верховный суд России, применительно к преступлениям экстремистской направленности, указал, что «Вопрос о публичности призывов должен разрешаться судами с учетом места, способа, обстановки и других обстоятельств дела (обращения к группе людей в общественных местах, на собраниях, митингах, демонстрациях, распространение листовок, вывешивание плакатов, распространение обращений путем массовой рассылки сообщений абонентам мобильной связи и т.п. … При совершении публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности путем массовой рассылки сообщений абонентам мобильной связи или с использованием электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети «Интернет», преступление следует считать оконченным с момента размещения обращений в указанных сетях общего пользования (например, на сайтах, форумах или в блогах), отправления сообщений другим лицам».
Следующая задача от законодателя — что понимать под «явным неуважением к обществу» применительно к данной статье? С учетом совпадения формулировок ст. 148 и ст. 213 Уголовного Кодекса РФ, можно обратиться к Постановлению Пленума Верховного Суда «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений», исходя из которого «явное неуважение лица к обществу выражается в умышленном нарушении общепризнанных норм и правил поведения, продиктованном желанием виновного противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное отношение к ним». Очевидно, что категория «явного неуважения к обществу» является оценочной, и не может быть с точностью определена, поскольку «общепризнанные нормы и правила поведения» не могут быть нигде закреплены. В России «норма» — пить с пятницы по воскресенье, голосовать за Пу, быть гомофобом, ходить в церковь и не иметь способности к критическому мышлению. Получается, что человек, не соблюдающий данные «нормы», проявляет «явное неуважение к обществу», и, как минимум, совершает административное правонарушение?
При этом важно, что публичные действия, выражающие вот это самое неуважение, должны быть умышленно совершены в целях оскорбления религиозных чувств верующих. Здесь возникает сразу несколько вопросов: что понимать под оскорблением, что такое религиозные чувства, кого считать верующими и как установить, что деяние совершено именно с целью оскорбления?
До декриминализации оскорбления в уголовном законе под ним понималось «унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме». Вопрос о «неприличности формы» и её воздействии на личность призваны решать лингвисты и психологи, которые указывают, в частности, что «для установления факта оскорбления эксперту необходимо установить наличие лингвистических признаков унижения чести и достоинства и лингвистических признаков неприличной языковой формы выражения соответствующих сведений». Под «неприличной формой» ими понимается «наличие высказываний.., содержащих непристойную лексику и фразеологию, то есть нецензурные слова и выражения, которые грубо оскорбляют общественную мораль, грубо нарушают нормы общественных приличий». Получается, нецензурные слова должны быть не просто нецензурными, но еще и настолько нецензурными, что нарушить «общественную мораль» и «нормы общественных приличий»? А эти явления каким образом поддаются определению?
Немногочисленная существующая практика применения ч.1 ст. 148 показала абсурдную, противоречащую Конституции и попросту здравому смыслу ситуацию, при которой отрицание существования бога эксперты сочли оскорбительным для чувств верующих равно как и употребление обсценной лексики. Приговор Соколовского в помощь тем, кто ещё думает, будто бы быть атеистом в России законно (источник).
В связи с этим возникает очередной вопрос — каким образом можно «оскорбить религиозные чувства», а не лиц, ими обладающих? Диспозиция ч.1 ст. 148 говорит именно об «оскорблении религиозных чувств верующих», но не самих «верующих». В этой связи интересно отметить, что первоначальный законопроект предусматривал введение ст. 243.1, которой устанавливалась ответственность за «оскорбление религиозных убеждений и чувств граждан и (или) осквернение объектов и предметов религиозного почитания (паломничества), мест, предназначенных для религиозных обрядов и церемоний». Верховный суд в официальном отзыве предложил заменить её, «в качестве объекта посягательства определить только религиозные чувства граждан».
Само собой, приходится задуматься о том, что же такое пресловутые «религиозные чувства»? Данный вопрос стал темой для размышления религиозных деятелей, религиоведов и философов, российских и зарубежных. Современными религиоведами религиозные чувства определяются как «эмоциональное отношение верующих к признаваемым объективными существам, свойствам, связям, к сакрализованным вещам, персонам, местам, действиям, друг к другу и к самим себе, а также к религиозно интерпретируемым отдельным явлениям в мире и к миру в целом». Будучи, безусловно, употребительным для религиоведения, понятие «религиозных чувств» недопустимо в юриспруденции, поскольку дать чёткое легальное определение, обладающее устанавливаемыми внешними признаками в данной ситуации в принципе невозможно. Категория «религиозных чувств» не является правовой, она не может быть чётко и ясно сформулирована, это нечто философское, неопределённое, недопустимое в тексте уголовного закона. Употребление данного термина нарушает правила юридической техники, которые гласят о необходимости «ясности, простоты применения и понимания терминов; недопустимости использования в тексте документа неясных, многозначных и нечетких, эмоционально насыщенных терминов».
Следующая неясность возникает с «верующими». Законодатель фактически ввел новый субъект права, однако, с учетом того, что в названии закона используется слово «граждане», а в тексте оно не фигурирует ни разу, логика, мягко говоря, не ясна. Федеральный закон «О свободе совести и религиозных объединениях» говорит о недопустимости умышленного оскорбления чувств граждан в связи с их отношением к религии (значит, запрещается также оскорбление «чувств» атеистов в связи с их непринятием религий, и «чувств» агностиков в аспекте их убежденности в невозможности познания наличия или отсутствия существования бога. Хотя, использование категории любых «чувств» не допустимо). Примечательно, что в этом законе слово «верующие» также не употреблено ни разу. Термин «атеист» в российском законодательстве вовсе упоминается всего несколько раз (да и то в сочетании со словом «верующий», а не самостоятельно) – в Законе «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», гласящей об обязанности медицинской организации, оказывающей психиатрическую помощь в стационарных условиях, содействовать в осуществлении права на свободу совести верующих и атеистов; а также в нескольких ГОСТах, регулирующих вопросы предоставления населению социальных услуг. Большинство словарей сходятся на рассмотрении атеиста как лица, отрицающего существование бога, безбожника, неверующего. Хотя, опять же, не все так просто. Прямое толкование термина говорит об отрицании существования бога (от ἀ — «без» + θεός — «бог»), но не все религии содержат догмат о существовании бога, как это было указано выше. Лица, исповедующие такие нетеистические религии как, к примеру, джайнизм, буддизм или конфуцианство, относимы к «верующим», несмотря на отсутствие понятия «бога» в их мировоззренческих системах. Значит, их «чувства» современный российский уголовный закон также формально должен защищать.
Официальные документы вообще не содержат определения понятию «верующих» ни в одном акте, в котором оно упоминается (например, «Концепция внешней политики Российской Федерации», содержащая крайне настораживающее положение о первоочередности недопущения оскорбления чувств верующих в аспекте наращивания взаимодействия с иностранными государствами в сфере укрепления норм защиты прав и свобод человека, или те же ГОСТы). Думается, что логичнее использовать вместо термина «верующие» — «лица, исповедующие религию», и, в противовес — «лица, не исповедующие никакой религии».
Введение законодателем такой категории потерпевших как «верующие» влечёт существенные проблемы для правоприменителя. Так, в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, потерпевшим является «физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред. Решение о признании потерпевшим принимается незамедлительно с момента возбуждения уголовного дела и оформляется постановлением дознавателя, следователя, судьи или определением суда». На основании каких признаков лица следователь будет выносить постановление о признании его потерпевшим? Каким образом будет обосновано, что тот или иной гражданин на самом деле «верующий»? Как вообще применять неопределенную категорию?
Лично мое мнение заключается в том, что ч. 1 ст. 148 должна устанавливать ответственность, не связанную с лишением свободы, за незаконное воспрепятствование законным формам реализации права на свободу совести и вероисповедания. Не стоит говорить об «оскорблении чувств атеистов» — это такая же неопределенная эфемерная категория, как и «оскорбление чувств верующих». Атеистам (и адекватным верующим тоже, кстати) мешает жить нарушение принципа светскости государства, за которое, на мой взгляд, необходимо установить уголовную ответственность, как это было на всем протяжении существования нелюбимого мной СССР (подробнее – см. следующие выпуски).
Ю.Ф.
zdravomyslie.info
Соавтор закона об оскорблении чувств верующих недоволен тем, что получилось
https://www.znak.com/2016-03-10/soavtor_zakona_ob_oskorblenii_chuvstv_veruyuchih_nedovolen_tem_chto_poluchilos2016.03.10
Владимир Федоренко/РИА НовостиМожно ли судить человека за фразу «Бога нет»? Znak.com спросил об этом у одного из авторов закона об оскорблении чувств верующих, главы думского комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Ярослава Нилова (ЛДПР). По словам депутата, он и его коллеги не в восторге от последствий принятых ими законов.
— Как вы относитесь к тому, что людей судят за атеистические взгляды? Сейчас ставропольского блогера Виктора Краснова обвиняют в публикации фразы «Бога нет».
— Во-первых, я как представитель ЛДПР всегда выступаю за права человека, свободу совести, отсутствие цензуры в СМИ, но одновременно за корректность и понимание того, какие могут быть последствия за однажды сказанные слова. Мы всегда выступали за декриминализацию разных статей Уголовного кодекса, за проекты любых амнистий. В тюрьме, по нашему мнению, должны сидеть только люди, совершившие действительно серьезные преступления. Второе. Для того, чтобы делать любые выводы, давать оценки, надо обладать всей полнотой данных, материалами дела и так далее. Третье. Насколько я могу судить, защита выбрала линию формирования общественного мнения, что ставропольского блогера Виктора Краснова судят именно за слова «Бога нет». Хотя, может быть, были еще какие-то другие слова. При этом я категорически против, чтобы человека судили за слова «Бога нет».
— Вы сами — верующий?
— Я когда-то тоже считал, что Бога нет, приводил исторические факты, которые противоречат тому, что написано в Библии. Но потом пришел к тому, что для меня Бог есть. Но религия — это душа человека, и нечего пытаться другим религию навязать. Или человек сам до всего дойдет, или не дойдет, и тогда его надо оставить в покое.
— При этом вы были одним из соавторов поправок в Уголовный кодекс, которые ввели уголовную ответственность за «оскорбление чувств верующих»…
— Предыстория появления этих поправок такова. Не я был основным автором идеи, но наш комитет был соисполнителем. Соавторов у поправок в УК было около 20, в том числе руководители всех думских фракций, я был одним из них. Главным комитетом, занимавшимся этим законопроектом, был комитет Павла Крашенинникова по гражданскому, арбитражному и процессуальному законодательству. Но вопросы религии, мировоззрения ближе нашему комитету, поэтому я часто давал по этому поводу комментарии, и сложилось общественное мнение, что я — один из главных инициаторов, хотя это было не так. На самом деле эта инициатива появилась не для того, чтобы людей сажали за дискуссии в интернете. В 2012 году мы находились на пороге серьезного духовного кризиса, неспокойного времени, когда в интернете можно было найти информацию, сколько денег платят за осквернение икон, к примеру. Когда даже наши проправительственные СМИ показывали, как голая женщина на Украине спиливает крест, причем крест в память о политических репрессированных. Причем так показывали, что посыл сюжета мог стать руководством к действию.
— Вы говорили, что выступаете против цензуры в СМИ.
— Я не говорю, что показывать не надо. Показывать надо, но надо объяснять, что происходит и зачем это делается, что уничтожается памятник жертвам политических репрессий… Так вот, одновременно с «крестоповалом» было выступление Pussy Riot в православном храме на амвоне, были взрывы в Татарстане, Осетии, Дагестане. Начинались психоз и истерия, и тогда Госдума приняла проект заявления, в котором осудила попытки разжигания розни в нашем многоконфессиональном государстве (хотя государствообразующей нацией в России являются русские, большинство из которых придерживаются православной веры). Госдума должна была дать отпор попытке стравливания людей на религиозной почве, и так родился этот законопроект, это была потребность общества.
Когда я выступал в Думе по поводу этого законопроекта, я говорил, что желаю, чтобы люди по этой статье даже никогда бы не приводились в полицию, потому что привод в полицию — это уже душевная травма для человека. Меня однажды забирали в полицию много лет назад, когда по Москве висели незаконные плакаты Юрия Лужкова и я в метро их пытался сорвать. Я — человек активный, я заставил полицию меня отпустить, но понимаю, что для людей неподготовленных это — огромный стресс.
— Но в итоге вот человека судят за слова в интернете.
— Давайте разберем смысл поправок. Есть юридические понятия, есть бытовые понятия. С юридической точки зрения ответственность наступает за публичные действия, выраженные в неприличной форме, которые совершены с умыслом оскорбления чувств верующих. То есть гражданин может быть привлечен к ответственности не за то, что он как-то задел чьи-то чувства, а только если он это сделал публично, в неприличной форме и с умыслом. Теперь разберем термин «оскорбление». Согласно законодательству, это — унижение чести и достоинства человека в неприличной форме. И вот тут мы приходим к выводу, что любые публичные дискуссии на тему религии, если они не имеют неприличной формы, не содержат в себе признаков состава преступления. Далее, допустим, что неприличная форма есть — например, мат. Но тогда надо доказать умысел. Нельзя путать бытовое оскорбление и юридическое. Например, мама может назвать ребенка «хулиганом», но это не означает, что его можно судить по статье «Хулиганство».
— Вернемся к ставропольской ситуации. Как вы ее оцениваете?
— Я считаю, что если есть закрытая группа «ВКонтакте», то те, кто в нее входит, должны понимать, на что они подписываются. Человек может включить фильм ужасов, но он должен быть готов, что может испугаться. Я лично не считаю, что дискуссии в закрытых группах в соцсетях вообще могут считаться публичным выражением своего мнения. При этом в эту самую группу вполне могли затесаться провокаторы, чтобы обострить споры, и это привело к тому, что на ситуацию обратили внимание правоохранители. И в итоге обществу дают посыл, что человека судят за слова «Бога нет». Но вспомните, год назад в Новосибирске публично показали плакат с Христом между ног женщины и судья не нашел в этом даже состава преступления.
В ставропольской истории, на мой взгляд, нет даже повода для возбуждения дела. Виноваты не статьи закона, а правоприменители и участники сообщества, которые пишут друг на друга жалобы. Эта история показала, что мы вообще много друг на друга жалуемся. Помните, в Великую Отечественную войну немцы заходили в деревни, вечером ставили ящики для анонимных доносов, а к утру те были полны! Виноваты не статьи закона, а наши межличностные отношения.
— Как депутат вы можете как-то вмешаться в ставропольскую историю?
— Мы с коллегами по комитету уже связались с обвиняемым и его адвокатом. Я хочу ознакомиться с материалами дела, и если я пойму, что в нем нет ничего предосудительного, я направлю обращения в Генпрокуратуру и в Верховный суд. Кстати, напомню, что ЛДПР борется за отмену схожей статьи, по которой предусмотрена уголовная ответственность за слова, — 282-й. Вот, к примеру, был вопиющий случай. В Северодвинске Архангельской области живет гражданин Валентин Табачный, десантник, прошел первую Чеченскую, сейчас служит в вооруженных силах, а еще тренирует молодежь. Несколько лет назад он в социальной сети ВКонтакте написал комментарий под роликом, где Расул Мирзаев убивает Ивана Агафонова, что вот, мол, смотрите, как убивают русских. На него возбудили дело по статье 282, и только благодаря вмешательству ЛДПР удалось дело закрыть.
— Вернемся к верующим. Понимаете, мне кажется, что введение этой статьи вывело на первый план каких-то радикалов, не имеющих к религии особого отношения, зато истерящих по каждому поводу. Вообще, написать донос за слова на ближнего — это по-христиански?
— Есть разные верующие. Есть те, кто искренне верит, а есть радикалы. Помните, радикалы пытались громить в Манеже выставку? Или пришли на праздник радиостанции «Серебряный дождь» и потребовали его прекратить? Я осудил такие действия, направил запросы, требовал проверки, так как в обществе никто не имеет права подменять собой полномочия силовых органов.
— У вас были случаи, когда ваши личные чувства верующего что-то оскорбило?
— Знаете, а для меня, например, как для верующего оскорбление — это когда пьяный священник на дорогой машине сбивает людей. Для меня это более возмутительно, чем если кто-то мне скажет, что Бога нет. Я вам рассказал, что я сам долго думал, что Бога нет. Мне так внушали родственники, а им внушал это СССР. Тут, кстати, можно употребить в хорошем смысле слово «толерантность». Не надо лезть в душу каждого, не надо лезть в группы, где тебя может что-то оскорбить. Если тебя оскорбляет существование группы «Бога нет», создай свою группу «Бог есть» и сделай так, чтобы она стала популярнее.
Я противник репрессий, у нас и так зажатое общество. Я вот только вернулся из Архангельской области, ездил на агитпоезде ЛДПР туда. Там люди запуганы настолько, что на почте боятся даже отправлять в Москву письма, если в адресатах указана, например, приемная президента. Страх позволяет системе существовать, ненависть порождает апатию, отсутствие у людей желания ходить на выборы и менять власть. А власти это и нужно.
www.znak.com
Наказание за их оскорбление просит исключить из Уголовного кодекса защита блогера-атеиста
Как стало известно «Ъ», в Конституционный суд (КС) направлена жалоба на ст. 148 УК РФ (оскорбление чувств верующих). Неконституционной статью требует признать защита ставропольского блогера Виктора Краснова, находящегося под судом за допущенный в интернет-споре комментарий, который сочли оскорбительным два его православных оппонента. Оскорбление чувств верующих стало уголовно наказуемым в 2013 году, на волне скандала вокруг акции группы Pussy Riot в храме Христа Спасителя, но за время существования этой нормы, по данным Верховного суда (ВС), был вынесен всего один приговор. Авторы жалобы и правозащитники считают норму избыточной и ограничивающей свободу слова.
Первую жалобу на ст. 148 УК РФ в КС подал адвокат ставропольского блогера Виктора Краснова Андрей Сабинин. В документе, который имеется в распоряжении «Ъ», говорится, что подзащитного господина Сабинина обвиняют в оскорблении чувств верующих на основании его комментария в одной из социальных сетей. В 2014 году господин Краснов вступил в спор о религии с двумя пользователями сети. Аргументируя свою позицию, блогер назвал Библию «сборником еврейских сказок», а также добавил: «Боха нет!» В ответ интернет-оппоненты написали на господина Краснова заявление в правоохранительные органы. В феврале этого года в Ставрополе началось рассмотрение его уголовного дела, возбужденного по 148-й статье.
В своем обращении в КС адвокат Сабинин пишет, что считает высказывания своего подзащитного в первую очередь полемикой. «Стиль и тон высказываний соответствовал стилю и тону оппонентов моего подзащитного. Иными словами, он отвечал им на их жесткую критику в свой адрес в том же стиле»,— говорится в жалобе. Действующая редакция 148-й статьи, считает адвокат, нарушает гарантированное Конституцией РФ право на свободу слова, поскольку понятие «оскорбление» в ней никак не раскрывается. «Например, для некоторых верующих само по себе отрицание религии и Бога уже является ос
www.kommersant.ru